Описание фильма

"28 Международный фестиваль ВГИК "   

	сюжет и комментарии	интересно

Сюжет и комментарий

Конкурс студенческих фильмов ВГИК:  Приз  За лучшую работу режиссера в неигровом фильме - Галине Красноборовой за фильм «Девять забытых песен» (мастерская С.В. Мирошниченко)

    28-й Международный фестиваль ВГИК, включающий в себя российский и международный конкурсы студенческих короткометражных фильмов и спектаклей, проходил с 10 по 15 ноября 2008 года. Фестиваль был посвящен столетнему юбилею российского кинематографа.

Фильмы: АВЕЛЬ    ГОРОД   ДЕВЯТЬ ЗАБЫТЫХ ПЕСЕН   АСАТИАНИ   В АКТИВНОМ ПОИСКЕ   ГОЛОС   ДОРОГА К ДОМУ   PARDON ME BOY   THE СЛОВО   МАТЬ    ДОЧКИ-МАТЕРИ (анимация)   ДОРОГА НА ВИФЛЕЕМ (анимация)   IF (анимация)   ДРУГАЯ (анимация)

  Про «Авель» Вячеслава Дубровина и « 9 забытых песен»  Галины Красноборовой. Обе картины – о культуре.  Работа Красноборовой погружает нас в ритуальное пространство коми деревни, а в фильме Дубровина мы видим стремление показать сущность православной традиции. И здесь возникает первое, и очень важное, отличие. «Девять забытых песен» сделан сверхаккуратно, и в этом, бесспорно, состоит главное условие работы с подобным материалом. Герои не позируют, не втягиваются в кино, наоборот, они принимают гостей на своей территории. Режиссерская группа дает жителям деревни право быть аутентичными. Вы только вдумайтесь: человек, который пришел снимать традицию, работает вторым номером! Часто ли такое вообще случается? Этот наглый, уверенный в себе цивилизованный кино-кентавр  буквально ходит на цыпочках, дабы не разрушить складывавшийся веками ритуал. В бережном, дочерне бережном, отношении к материалу и состоит главная заслуга создателя «Девяти забытых песен».

   Что же у Дубровина? Он тоже робок и опаслив. Он также позволяет своим рассуждающим, трудящимся или творящим молитву героям исполнять главную партию. Правильно ли это?  В случае с «Авелем»  аккуратность превратилась в беспомощность.  Пасторальные раскраски церковных дворов, неповоротливая братия в рясах, банальности, выдаваемые за высшую истину – режиссер словно боится показать более глубокий, ошеломляющий уровень православия. В работе с культурой, обросшей тысячами предрассудков, мнений, версий, скандалов, опровержений, обремененной огромным балластом известной всем истории, изучаемой и изученной, необходимо проявить смелость на грани наглости. 

   Итак, в одном фильме мы видим чистую, незнакомую широкому кругу зрителей культуру, к работе с которой режиссер подходит бережно, что совершенно правильно, а в другом – известнейшую традицию, вокруг да около которой, облизываясь, но, так и не приступая к решительным действиям, ходит автор картины.

   Другое коренное отличие связано со способом донесения до зрителя смыслового наполнения верования и веры. В фильме Галины Красноборовой участники коми ритуалов не стремятся быть понятными постороннему наблюдателю. Традиционные песни воспринимаются зрителями как чистая мелодия, молчание преобладает над говорением и обладает здесь гораздо большей ценностью. Человек утвержден не словом. Он обрисован границами нечеловеческого – черными сквозными избами, скрипами, шорохами, стихиями. Это очень редкое режиссерское умение. Но это еще не все. Человек в «Девяти забытых песнях» зияет, как бы выразиться поточнее, «родовой дырой». И это очень здорово показано при помощи долгого вертикального прохода камеры по ряду одинаковых фамилий на стеле памяти. Не вдаваясь в поверхностный, но оттого не менее нужный, смысл (погибшие – близкие и дальние родственники, война словно стерла с лица земли одну большую семью), отметим, что все эти мертвые будто выстраиваются за спиной всякого жителя деревни. Они являются многоуровневой проекцией (или, если хотите, корнями) человека в ином мире.

     В «Авеле», наоборот, основным способом выражения смысла веры является слово. Само по себе это правильно. Но о чем говорит священник? Как он это делает? В рассказе главного героя о встрече с молодым человеком явно проскальзывает самолюбование. Он – настоящий нарцисс, которому явно не хватает юродивости, чтобы быть примером для паствы. Формула проста: «Через меня ему открылся Бог, а он не понял, отказался, я ему говорю, ты же как Иуда, тебе сейчас Господь открылся, а ты…» А вот и самая настоящая ересь: «Человек переходит через определенную границу и обязан сделать выбор – либо идти за Богом, либо отринуть Бога и идти обратно», – причем «границей» батюшка опять-таки считает свою проповедь. Неожиданны и суждения относительно творчества. Оказывается, истинная божественная «энергия» исходит только от иконы как предмета искусства. Все остальные произведения (вероятно, и фильм «Авель»?) лишены благодати, тщетны и суетны.   Финальным же аккордом, деидеализировавшим слово в фильме Вячеслава Дубровина, стала сцена трапезы обитателей монастыря. Священник читает проповедь, а братья слушают и… кушают! Посмотрите этот эпизод, ассоциации с поющими в ресторанах менестрелями обеспечены.

   А теперь, давайте найдем контрасты в старушках. Да, да, вы не ослышались. Старушка выступит достоверным индикатором качества и глубины фильма. Обыкновенная бабулька станет Высшим Судьей, оглашающим творческий приговор по нашему делу. Для начала ответьте мне на вопрос – какая из черт на лице древней старухи наиболее ценна для фотографа? Правильно, это, прежде всего, глубокая морщина.  Рельеф  лиц коми старушек, с таким удовольствием исследованный камерой, – это знаки медленной катастрофы жизни, это внечеловеческие знаки хроноса на лице человека. Изрытые ветром, водой, льдом и, главное, затягивающие нас в водоворот времени, эти лица принадлежат людям, будто ни разу не видевшим себя со стороны. И поверьте, это редкое счастье для фотографа или кинооператора найти и запечатлеть таких, не красующихся и не позирующих, людей.

  В «Авеле» тоже есть старушки. В отличие от суровых, полных ритуальной темноты, героинь Красноборовой, эти бабули вплетены в ткань фильма лишь для того, чтоб вызвать жалость. Они, тоскливо охая и причитая, что-то рассказывают священнику, эмоции их предсказуемы. Эти старушки предстают перед нами одномерными и плоскими, в лучших традициях ВГИКовского «социального кино». Они утилитарны, и, в результате, выполнив свою миссию, исчезают без следа.